Якуб Колас - Трясина [Перевод с белорусского]
— Садись, Авгиня!
Бабка засуетилась, подыскивая место для гостьи.
— Ничего, бабушка, я на минутку забежала к вам.
Авгиня села на нары против бабки.
— Пришла я к вам, бабушка, — Авгиня сразу приступила к делу, чтобы бабка не сомневалась в цели ее прихода, — попросить спрясть для меня немного шерсти. Одна никак не управлюсь.
Бабка Наста вздохнула.
— Что же, можно взяться. Работы у меня особой нет. Да и Алена вернулась. Вечера долгие, и день тоже тянется, когда работы нет. Сидишь и думаешь. Думаешь, гадаешь, голова пухнет, не знаешь, куда деться, чем руки занять. А тут еще керосин весь вышел, в потемках сидеть приходится, сейчас и не достанешь ничего.
Бабка Наста говорила долго и медленно. Одно слово цеплялось за другое, одна мысль вызывала другую, и хотя они не были тесно связаны, но речь ее лилась бесконечно, как затяжной, осенний дождь. Авгиня внимательно слушала, — кивала головой в знак согласия и глядела на бабку ласково и сочувственно. Ей тоже хотелось излить свою душу. И незаметно начался один из бесконечных женских разговоров.
— У меня еще есть немного керосина. Я вам пришлю. А в плате за работу мы сойдемся. Я вам шерстью заплачу или салом.
— Ладно, договоримся, Авгиня.
— А что у вас слышно, бабушка? — вкрадчиво спросила Авгиня.
— Ох, милая моя! — бабка Наста тяжело вздохнула. — Такое у меня горе! Такая беда навалилась.
Начала бабка длинный рассказ про беды, что постигли всех, и ее в особенности. И про сено, и ночной погром, и о том, сколько страху она натерпелась. А бедный Панас! Горькие рыдания прервали рассказ бабки. Потом она рассказала и о том, что нынешней ночью приходил домой дед с Мартыном Рылем.
— С Мартыном? — невольно вырвалось у Авгини.
— Ах, миленькие мои! — всплеснула руками бабка Наста. — Про это же говорить нельзя. Милая моя, не рассказывай никому.
— Не бойтесь, бабушка, детьми клянусь, что никому не скажу.
— Не говори, моя милая! Ты же войтова жена. А войт нас не жалует.
Откровенность и прямота бабки, а также радостная весть о том, что Мартын на свободе, заставили Авгиню с такой же искренностью признаться в своих сокровенных думах.
— Ой, бабушка, это войтовство мне поперек горла стоит. Поссорились мы из-за него. «Кто тебя, говорю, на эту должность ставит? На что тебе с панами водиться? Тебе, говорю, с людьми ладить надо». Рассердился. «С какими, говорит, людьми? С Талашом? Мартыном?..» Остерегайтесь Василя, бабушка, он дурной человек. Говорят, что он Мартына выдал. Но и вы никому не говорите о том, что от меня слышали.
…Как-то вечером Василь зашел к своему приятелю Кондрату Бирке.
Бирка зажиточный хозяин, скупой и прижимистый. У него были огненно-рыжая борода и такие же волосы. Маленькие хитрые глазки выдавали его жестокую и хищную натуру. В это же время пришел к Бирке и Сымон Бруй, степенный и рассудительный хозяин. Они близкие друзья и первые богатеи в селе. Кондрат и Сымон с большим интересом отнеслись к сообщению Василя о том, что его назначили войтом. Это заметно подняло настроение Василя. Он прежде всего нуждался в сочувствии, которого не нашел у Авгини. А когда приятели узнали, какими правами располагает войт, их удовлетворение значительно возросло.
Рассудительный Сымон Бруй торжественно заявил новоиспеченному войту:
— С тебя, брат, причитается магарыч.
На что Василь Бусыга охотно дал согласие. Он даже весело подмигнул и признался, что у него припасена бутылка чистого спирта с надписью на этикетке «Золотой колос». Это добро он достал у легионеров и пригласил приятелей прийти к нему.
Потом потекла дружеская беседа.
— Так, значит, войт? — многозначительно спросил Кондрат.
— Войт, — горделиво подтвердил Василь.
— Раз так, надо порядок наводить, — вмешался в разговор Бруй, — а то уж товарищи приготовили на наши головы дубинку.
Вдруг сердито заговорил Кондрат:
— А разве уследишь за порядком, когда, между нами говоря, легионеры бабы: как они могли допустить, чтобы их разоружили голыми руками? Смех, да и только! Теперь попробуй поймай их! Подадутся в лес, а там ты их днем с огнем не сыщешь. И они тоже не будут сидеть сложа руки. Да и теперь не сидят. А вот придет весна, тогда, брат, они покажут себя. Распустился народ. Давай им все: и землю, и обзаведение. А оно что, даром тебе досталось?
Сымон Бруй произнес длинную речь о том, почему одни живут и наживают, а другие на чужое добро рот разевают.
Выслушав приятелей, решил высказаться и Василь. Он прежде всего успокоил их. Ничего нет страшного в том, что обезоружили конвой. Такие случаи бывали и раньше, и от этого свет не перевернулся. Но и нам что-то надо делать, а не ждать, пока придут наше добро делить.
— Что ж, нам в партизаны идти? — спросил Кондрат.
Сымон Бруй подхватил эту мысль:
— А ты правду говоришь. Не помешало бы нам своих людей среди партизан иметь.
— Верно, Сымон, надо найти человека и подослать к красным партизанам, будто их сторонника, — подтвердил Василь.
Приятелям эта мысль показалась заманчивой, и они стали подыскивать подходящего человека. А кандидаты всегда найдутся. Нашелся такой и для этого дела. Его назвал Сымон Бруй, и приятели его дружно поддержали. Это был Савка Мильгун. Чем же замечателен этот Савка?
Прежде всего он человек с размахом, широкая натура, гуляка. Хозяйством Савка не занимался, гулял, выпивал, понемножку воровал и якшался с разными темными людьми. Его можно было без труда склонить на любую подлость. Замысел трех приятелей заключался в том, чтобы уговорить Савку за определенное вознаграждение связаться с заговорщиками, восставшими против богатеев, и давать о них информацию. Они не сомневались, что Савка не откажется от роли доносчика и провокатора.
Приятели расстались. По селу уже распространилась весть о событиях в Вепрах. Люди к ней тоже отнеслись по-разному. Василь Бусыга был доволен. Раз легионеры сожгли хату Мартына, — значит, они ищут его и других партизан и отомстят им за разоружение конвоя. Но его беспокоила мысль: кто же застрелил легионера и ранил другого? Может быть, это Талаш? Или Мартын?
Авгиня очень встревожилась. Куда теперь денется семья Мартына, если сожгли его хату? Жалко было и Кондрата Буса, с которым она была когда-то так дружна. Она вспомнила встречу с Кондратом, когда возвращалась с Припяти. Мартын тогда рассердился и не пришел к ней вечером. А теперь Кондрата уже нет в живых. Но она почему-то надеялась, что те, неуловимые, отомстят за Кондрата. Кто они? Может быть, дед Талаш и Мартын?..
Вечером первым пришел к Василю Кондрат Бирка. В хате были только Авгиня и мальчики. Авгиня хлопотала у печи. Кондрат остановился рядом с ней. Он никогда не пропускал случая, чтобы не задеть ее.
— Ой, холодно, Авгиня! Нельзя ли около тебя согреться? — сказал он, придвинувшись ближе, и обнял ее одной рукой.
Авгиня резко высвободилась из его объятий. Но чтобы смягчить свою резкость, ласково взглянула на него и сказала с мягким укором:
— Вот так вояка — на бабу напал. Ты бы в лесу повоевал.
Маленькие глазки Кондрата замаслились.
— И совсем я не нападаю, дотронуться к тебе считаю счастьем… Эх, если бы ты не была женой войта! Жалко мне его. А воевать не пойду, мы вояку найдем, — сказал он, самодовольно захихикав.
21
Не только в Виркутье, но и во многих других поместьях устраивались пышные банкеты в честь оккупантов. Паны, вернувшиеся в свои имения, чувствовали себя на седьмом небе и думали, что теперь уже навсегда останутся полными хозяевами. Оккупантов поддерживали зарубежные державы. Положение молодой Советской республики было тяжелым. Ей приходилось напрягать все силы для борьбы с внешними и внутренними врагами, поэтому оккупанты надеялись на скорую победу.
Вслед за легионерами хлынула целая стая крупных и мелких шляхтичей, изгнанных из своих поместий, свора всяческих дармоедов, и для всей оравы узаконенных мародеров надо было найти место, распределить между ними официальные роли.
На этот раз банкет решил устроить уездный «комиссар» пан Крулевский. Он не только задумал покутить и повеселиться с офицерами и шляхтой — этому банкету, который предполагался в поместье пана Длугошица, придавалось особое значение.
Поместье пана Длугошица — одно из самых богатых в Уезде. Это очаг старинного панского рода. В течение нескольких веков поместье переходило по наследству от отца к старшему сыну, как неделимый майорат. И только при последнем владельце Лявоне Длугошице заколебалась эта панская твердыня от бурного дыхания великой революции. Пан Лявон Длугошиц вынужден был покинуть свое насиженное гнездо и уехать подальше на запад.
Теперь он вернулся в свое родовое поместье и чувствовал себя, как человек, тонувший в пучине и нежданно-негаданно спасенный от неминуемой смерти.
